недовлюбившиеся люди недорастраченным теплом могли бы обогреть кварталы недопостроенных домов
Сигареты заканчиваются за минуту до эпилога.
За окном зима, и свою берлогу я сворачиваю из пледов и одеял.
Вот бы пришел кто да разменял
мой миллион сомнений хотя бы на дюжину карамелек.
За неделей идет следующая неделя,
так проходит месяц, за ним второй —
и так целый год.
Время неумолимо идет вперед,
я за ним катастрофически не успеваю.
Если мир развивается по спирали,
то почему тогда мой — не в стороны, а все к центру?
Я еще не взяла кредитов, но уже заплатила проценты,
будто все, что я делаю —
сплю, курю, ем, пью, целуюсь —
я делаю в долг,
и однажды неумолимо настигнет расплата.
Этот город непрерывно ждет ноябрьского снегопада:
и малыш с лопаткой в зеленом комбинезоне,
и бомжара, стреляющий у меня сигарету из только что купленной пачки.
С весенней заначки покупаю книжку по психологии —
этот порыв беспощаден,
спонтанен
и провоцирован «черной пятницей».
Каждый второй считает себя обязанным посоветовать мне не париться —
я обязательно отвечаю, куда бы им стоило прогуляться.
Ожидание новой любви начинается с легкой прохладцы
к человеку, что рядом настойчиво до тошноты;
начинаешь задумываться, за какие грехи человеку досталось ты,
а не кто полегче.
Ожидание счастья приходит однажды вечером —
и уже не уходит;
в этом есть что-то космическое,
не похожее на классический зал ожидания
на вокзале или в аэропорте.
В последнем аккорде любимой песни
концентрируется печаль, и поет, и поет на повторе.
Каждую ночь в моей голове появляется море
и шумит, и бьется волнами о черепную коробку.
Я вообще не из тех, кто смог бы остаться робким
в свои несчастные двадцать четыре года.
Двадцать четыре часа я курю взатяг на продрогшей всем телом платформе.
Если кто-нибудь для проформы спросит,
жду ли я поезда, что увезет меня далеко,
и не важно, куда конкретно,
я выдохну дым, затопчу окурок,
улыбнусь снисходительно и печально.
«Может, немного, но это было вначале.
А теперь я предпочитаю
ждать
Бэтмена».
За окном зима, и свою берлогу я сворачиваю из пледов и одеял.
Вот бы пришел кто да разменял
мой миллион сомнений хотя бы на дюжину карамелек.
За неделей идет следующая неделя,
так проходит месяц, за ним второй —
и так целый год.
Время неумолимо идет вперед,
я за ним катастрофически не успеваю.
Если мир развивается по спирали,
то почему тогда мой — не в стороны, а все к центру?
Я еще не взяла кредитов, но уже заплатила проценты,
будто все, что я делаю —
сплю, курю, ем, пью, целуюсь —
я делаю в долг,
и однажды неумолимо настигнет расплата.
Этот город непрерывно ждет ноябрьского снегопада:
и малыш с лопаткой в зеленом комбинезоне,
и бомжара, стреляющий у меня сигарету из только что купленной пачки.
С весенней заначки покупаю книжку по психологии —
этот порыв беспощаден,
спонтанен
и провоцирован «черной пятницей».
Каждый второй считает себя обязанным посоветовать мне не париться —
я обязательно отвечаю, куда бы им стоило прогуляться.
Ожидание новой любви начинается с легкой прохладцы
к человеку, что рядом настойчиво до тошноты;
начинаешь задумываться, за какие грехи человеку досталось ты,
а не кто полегче.
Ожидание счастья приходит однажды вечером —
и уже не уходит;
в этом есть что-то космическое,
не похожее на классический зал ожидания
на вокзале или в аэропорте.
В последнем аккорде любимой песни
концентрируется печаль, и поет, и поет на повторе.
Каждую ночь в моей голове появляется море
и шумит, и бьется волнами о черепную коробку.
Я вообще не из тех, кто смог бы остаться робким
в свои несчастные двадцать четыре года.
Двадцать четыре часа я курю взатяг на продрогшей всем телом платформе.
Если кто-нибудь для проформы спросит,
жду ли я поезда, что увезет меня далеко,
и не важно, куда конкретно,
я выдохну дым, затопчу окурок,
улыбнусь снисходительно и печально.
«Может, немного, но это было вначале.
А теперь я предпочитаю
ждать
Бэтмена».