недовлюбившиеся люди недорастраченным теплом могли бы обогреть кварталы недопостроенных домов
— Сколько прошло-то? — спрашивает Гошка, что-то жуя, но мне плевать, что я отвлекаю его от завтрака.
— Да дохуя уже.
— И тебя все никак не попустит?
Я хмыкаю. Меня попустило, кажется, тысячу лет назад, но как только произойдет что-нибудь трогательное — так я вспоминаю и как-то совсем не по-светлому грущу, хотя прекрасно знаю, что не хочу ни повторения, ни возобновления, упаси-кто-угодно.
— Да давно. Ладно, ешь давай.
— Эээ, стоять! Не отключайся! У тебя есть какое-нибудь светлое воспоминание? Самое лучшее об этом периоде?
— Есть, конечно, я же девочка.
Я теперь все объясняю тем, что я девочка. И то, что у меня есть в кои то веки наконец-то любимый актер, и то, что я таки завела себе любимый цветочек, и похуй, что это борец.
— Ну вот тогда вспоминай только это, самое светлое воспоминание, а про остальные забудь. Поняла меня?
— Угу.
— О чем хоть вспоминать-то будешь?
Я на секунду задумываюсь, в потом выпаливаю:
— Как мы бой Дениса Лебедева с Роем Джонсом обсуждали.
И мы ржом как две коняги через гребаную кучу километров, и я, как никогда, чувствую, что Гошка — он тут, рядом со мной, осязаем и настоящ, и никто не в силах этого изменить.
— Да дохуя уже.
— И тебя все никак не попустит?
Я хмыкаю. Меня попустило, кажется, тысячу лет назад, но как только произойдет что-нибудь трогательное — так я вспоминаю и как-то совсем не по-светлому грущу, хотя прекрасно знаю, что не хочу ни повторения, ни возобновления, упаси-кто-угодно.
— Да давно. Ладно, ешь давай.
— Эээ, стоять! Не отключайся! У тебя есть какое-нибудь светлое воспоминание? Самое лучшее об этом периоде?
— Есть, конечно, я же девочка.
Я теперь все объясняю тем, что я девочка. И то, что у меня есть в кои то веки наконец-то любимый актер, и то, что я таки завела себе любимый цветочек, и похуй, что это борец.
— Ну вот тогда вспоминай только это, самое светлое воспоминание, а про остальные забудь. Поняла меня?
— Угу.
— О чем хоть вспоминать-то будешь?
Я на секунду задумываюсь, в потом выпаливаю:
— Как мы бой Дениса Лебедева с Роем Джонсом обсуждали.
И мы ржом как две коняги через гребаную кучу километров, и я, как никогда, чувствую, что Гошка — он тут, рядом со мной, осязаем и настоящ, и никто не в силах этого изменить.