о том, как печально-пронзительны крики чаек,
если он в фигуре каждого незнакомца
ищет того, кто смел и, конечно, отчаян,
если он с другими готов разделить и еду, и болезнь,
ты к такому с пустыми советами лучше не лезь.
Так твой сын, капитан, однажды сбежит от своей мамаши
и заварит кашу, чтоб попробовать этой каши,
пусть он просится к тебе обычным матросом,
ты же помнишь, что дом покинут был им без спросу,
пусть он бает тебе, что на суше ему лишь горе...
Но ты знаешь, что это море тебя выбирает,
а не ты выбираешь море.
Подари ему на семь лет кораблик в бутылке стеклянной,
стороны света искать научи по звезде Полярной
и обещай, что вернешься к нему через пару лет...
Ты лишь ступишь на палубу —
и на суше простынет твой след.
Он, как и я, безотцовщина. Кулаки
и на неделю не заживут после доброй драки.
Мать только ночью рыдает: порода-таки.
Впрочем, парню не стоит знать, что это не враки,
что судачат соседи и каркает вороньё...
Он — кровь от крови и плоть от плоти — твоё.
Так и я все детство росла в поселке рыбацком
и нырять научилась раньше, чем стала ходить...
Я не настолько наивна, чтоб верить в сказки,
но на алый парус шелкопряд уже сплел свою нить.
Я подолгу сидела на пирсе, ноги в воду свесив,
и впервые ловила ветер — растянутой майкой,
я прыгала в море на спОр со скалы отвесной,
я мечтала хоть разок побывать на Ямайке...
У меня загорелые плечи, соленая кожа,
у меня песок и рАкушки в волосах...
Эй, капитан, на девиц так смотреть негоже!
Ну, что, капитан, ты прячешь усмешку в усах?..
Мы стояли с тобой на марсе всего однажды.
Целовались до одури, вино, как свободу — залпом...
Говорили о чем-то глупом. Молчали — о важном.
И кто-то чинил повредившуюся шлюпбалку.
Мне корабль достался недавно в наследство от деда,
хотя он тоже смеялся, что я — к катастрофе.
Иногда я в порту выпиваю с командой полштофа
и почти что не думаю, как ты, с кем ты и где ты.
И пройдет пара лет, тебе наплетут, где меня носило...
Не поверишь. Поцеловать попробуешь силой,
только я сильнее. Ты не держи меня, капитан,
ведь я тебя
отпустила.