недовлюбившиеся люди недорастраченным теплом могли бы обогреть кварталы недопостроенных домов
Каждое утро — рывком в сероватую реальность,
если время есть — то десять минут под душем.
Мы одни из тех, кто в себе постоянно кого-то душит,
только я уже научилась не отпираться.
У меня в голове фолк, я курю строго на остановках,
до работы ехать ровно сорок минут по пробкам.
Меня умиляет тот, кто в 23 остается робким,
и бесит тот, кто в 16 старается выглядеть старше меня.
Я-то что, вот, опять поменяла масть,
коллеги улыбаются по углам —
вишневых волос им видеть не доводилось.
Меня зовут замуж, да как бы замужем не пропасть,
если между ним и мной — одна ледяная пропасть.
Я умею не искать компанию,
не рыдать по ночам в дневничёчки,
мне плевать на тех, у кого клатчик, очёчки и каблучёчки,
просто это не по душе.
Просто есть привычка стремиться к предельно простому,
между женатым и холостым выбирать холостого,
хотя казалось бы.
Залечивать потрескавшиеся губы облепиховым маслом,
на синяках выводить йодную сеточку.
Я смеюсь над тем, кто зовет меня "детка-деточка" —
до истерики.
Какая я вам, к черту, "детка"?
Я сохраняю спокойствие в споре с трамвайными хамами
и прогнившей интеллигенцией,
замызганной профессурой.
Половина регистратуры по ним плачет окровавленными слезами,
опухшими пришмыгивают носами,
санитары готовят смирительные:
"мы сами, сами..."
Я завариваю мелиссу и лемонграсс.
Меня не слушаются кофейные автоматы —
в торговом центре ли,
в центральной библиотеке.
Любой текст, даже в 140 символов —
это текст непременно о человеке;
почему мы стыдимся этого?
А чего ты боишься? — спрашивают в анонимку.
Я боюсь ночевать рядом с тем, которого не люблю,
я боюсь привыкнуть.
Время идет, я все так же боюсь однажды не засмеяться
над какой-нибудь слишком жёлчной подколкой друга.
Я боюсь, что с теми, с кем связана туго,
однажды растянет к разным.
Что выйду в круглас за какой-нибудь зажигалкой,
а дорогу домой забуду.
Но пока пальцы пахнут прирученным злым огнем,
я еду спиной, в троллейбусе,
в наушниках белый шум;
я вдыхаю всей грудью этот морозный воздух.
Я дышу.
если время есть — то десять минут под душем.
Мы одни из тех, кто в себе постоянно кого-то душит,
только я уже научилась не отпираться.
У меня в голове фолк, я курю строго на остановках,
до работы ехать ровно сорок минут по пробкам.
Меня умиляет тот, кто в 23 остается робким,
и бесит тот, кто в 16 старается выглядеть старше меня.
Я-то что, вот, опять поменяла масть,
коллеги улыбаются по углам —
вишневых волос им видеть не доводилось.
Меня зовут замуж, да как бы замужем не пропасть,
если между ним и мной — одна ледяная пропасть.
Я умею не искать компанию,
не рыдать по ночам в дневничёчки,
мне плевать на тех, у кого клатчик, очёчки и каблучёчки,
просто это не по душе.
Просто есть привычка стремиться к предельно простому,
между женатым и холостым выбирать холостого,
хотя казалось бы.
Залечивать потрескавшиеся губы облепиховым маслом,
на синяках выводить йодную сеточку.
Я смеюсь над тем, кто зовет меня "детка-деточка" —
до истерики.
Какая я вам, к черту, "детка"?
Я сохраняю спокойствие в споре с трамвайными хамами
и прогнившей интеллигенцией,
замызганной профессурой.
Половина регистратуры по ним плачет окровавленными слезами,
опухшими пришмыгивают носами,
санитары готовят смирительные:
"мы сами, сами..."
Я завариваю мелиссу и лемонграсс.
Меня не слушаются кофейные автоматы —
в торговом центре ли,
в центральной библиотеке.
Любой текст, даже в 140 символов —
это текст непременно о человеке;
почему мы стыдимся этого?
А чего ты боишься? — спрашивают в анонимку.
Я боюсь ночевать рядом с тем, которого не люблю,
я боюсь привыкнуть.
Время идет, я все так же боюсь однажды не засмеяться
над какой-нибудь слишком жёлчной подколкой друга.
Я боюсь, что с теми, с кем связана туго,
однажды растянет к разным.
Что выйду в круглас за какой-нибудь зажигалкой,
а дорогу домой забуду.
Но пока пальцы пахнут прирученным злым огнем,
я еду спиной, в троллейбусе,
в наушниках белый шум;
я вдыхаю всей грудью этот морозный воздух.
Я дышу.
я мечтаю с тобой выпить