В тот незабвенный месяц, что связывал меня с Р., я вела себя, как какой-то партизан.
Я ходила до его дома после универа пешком, семь кварталов дворами, страшно шифруясь и в ужасе оглядываясь по сторонам; близоруко щурясь, вдруг встречу знакомого. Мне было дико мерзко так прятаться в подворотнях, что самой от себя стыдно.
А однажды я шла и, как в школе, набирала стихотворение в телефон, самое злое, то, за которое меня ненавидел А., думаю, если он когда-то об этом вспоминает, то он ненавидит меня за него еще больше, чем тогда, эти два с половиной года назад. Я шла очень долго, почти час. Как назло, стоял прекрасный апрель, у меня резались зубы мудрости, солнце припекало мою дурную тогда еще черную бошку, а настроение было такое, что взглядом я могла экстерминировать все подряд.
Когда я уходила от Р. вечерами, я шла не на ближайшую остановку, а на вторую ближайшую - в другую сторону, потому что на первой я вдруг могла встретить подругу. Ну, мало ли. Она там жила недалеко. Мне было страшно и противно. Зачем я это делала, я не знаю до сих пор. Пожалуй, и не узнаю.
Вчера я увидела человека в подобной ситуации - но с совершенно иным взглядом на нее. И не поверила, что человеку может быть от себя не гадко.