Я жажду боли — такой, чтоб сразу из глаз посыпались искры.
Я целый год молчала, теперь послушай меня, я очень стараюсь быть искренней.
Я помню твою усмешку — да-да, ту самую, на маленькой кухне без мебели и посуды.
Варились пельмени.
Разливалось шампанское.
У меня болели от злобы зубы.
И больше не было ничего — ни разочарования, ни потери,
если ты сейчас надумаешь мне соврать, что жалеешь, я — предсказуемо — тебе не поверю.
Прошло много времени,
никто не тряс за плечи, не орал в ухо: "Держись".
Я прекрасно знаю, что это значит.
Это просто жизнь.
Мне год не было больно — ты знаешь, боль — это только средство, обычный способ
посчитать, сколько раз тебя предали,
за сколько продали,
какими словами сопроводили свою продажу.
Я тебе не показывала свою одноклассницу Дашу —
она была первой,
вместо кого я закапывала себя на кладбище
когда-то давно предавших лучших друзей;
почти что кладбище домашних животных —
таких любимых, но все равно предавших,
потому что ушли, а тебя с собой не позвали.
Какую себя по счету хоронила в прошлом году — не скажу, давно перестала следить.
С каждым новым раундом лопата теряет в весе.
Видишь, я улыбаюсь, поверь, мне — весело,
я ничуть не жалею, что вместо себя берегла других
от навета, удара в спину, дурного глаза.
Если б можно было узнать, чем все кончится, сразу,
то я все равно предпочла бы лучше не знать,
где, во сколько, зачем и как ты уйдешь туда, где мне будет легче тебя беречь.
Там мы будем курить в окно, сидя на подоконнике,
пить красное полусладкое из пластиковых стаканчиков,
трепать моего пса за отъевшиеся бока,
покусывать за торчащие уши.
А пока поделить со мной болью — так будет лучше.
Так я еще чуток побуду живой.