И он ей говорит: «В твоих волосах огонь, и, кажется, обожгусь, если в них запущу ладонь, так на солнце сияет медь, так жгуч только перец чили. Я боюсь подходить к тебе, но отступать меня не учили. Я прошел три войны, в голове моей мешанина, из меня не вышло доброго мужа и семьянина, мне за сорок, и седина на висках с десяток годков. Я весь состою из тревожных сирен и длинных гудков. За забором из желтого кирпича не научат спокойно спать, так давно не навещали меня ни брат, ни родная мать, я так привык быть совсем один, что не объяснишь, как вот, влюбился в чуму-девчонку, как молодой мальчишка. Здесь немало таких, как я — бес в ребро, береги честь смолоду, моя юность была мясорубкой, и вся жизнь оказалась смолота, но теперь я вижу тебя, твой пожар волос, собраных под косынку. Иногда мне кажется, что ты чудишься мне в сиренево-сизой дымке».
Она улыбается, и в шальных глазах вечернее плещется зарево. Он наутро уже забудет все, что сказал, как родится заново. Прижимаясь всем телом, она чует его озноб. Распускает волосы и целует его в морщинистый смуглый лоб.